Мой школьный друг Данила когда-то размещал у себя в Facebook фотографии старого Киева — Владимирскую, где одиноко ходил трамвай, проспект Победы, свободный от машин, вдоль которого, словно почетный караул, стояли деревья с густыми кронами. Ни разу в жизни я не встречала среди коренных киевлян тех, кому бы новый высотный город с его стеклянными «плазами» нравился больше старого низкорослого. Он исчез, как прошлогодний снег. И только редкие островки до сих пор хранят атмосферу Киева конца 1980-х. Я, корреспондент «Репортера», провела неделю в одном из таких мест, за которым к тому же издавна закрепилась дурная слава.

Шурика по кличке Торба здесь в шутку называют крестным отцом. Рамс, штосс, бура, деберц — он знает множество вариантов скоротать время за игрой в карты и может на глаз отличить крапленую колоду.

В «садике» о нем ходят легенды. Будто не гнушается корректировать ход игры посредством клофелина или пользуется магнитом, чтобы обуздать зару (шарик для игры в нарды).

— Идиоты! Идиоты! — заводится Торба, услышав о недоброй молве. — Знал бы, кто это говорит, убил бы!

Он давно многих здесь недолюбливает.

— Мыши! Мухоморы! Петухи галантерейные!

Я б тут половину покидал в крематорий, полови-и-ину! — горячится старый картежник, потрясая тростью.

Игра в садике — это и способ убежать от повседневности, возможность заработать, и досуг для людей особого склада

Когда-то он был щеголем и мотом. Любил театр, в тюрьме даже немного читал (на свободе не было времени) и мог за день просадить в ресторанах 200 рублей. Заливная осетрина по рублю восемьдесят, котлета по-киевски по пять. Обедал в «Лыбиди», ужинал в «Руси». И всех валютных проституток знал в лицо — Чесотку, Шизо, Чебурашку.

— Красавицы, красавицы! — с ностальгией хрипит Торба. — Они по $500 брали за ночь. За ночь!

О тех лихих временах теперь напоминает только массивный золотой перстень на пальце мота. А в остальном он мало чем отличается от рядового старика: зубов почти нет, лысина, к тому же сутулится и едва ходит, опираясь на трость.

— Это изолятор, — с досадой показывает он на свои ноги. — Видишь, как краб. Два-три изолятора — и все. Холод, зима, метель в окно, и ты сидишь за вот такой решеточкой, бля, батарея с пальчик, с па-а-альчик, и иней вокруг — спать нельзя. И в чем ты был в камере, в том тебя и забрали.

Мы сидим в парке Шевченко, где Торба шпилит в нарды. Игра у старого вора давно не ладится. То выиграет 45 грн, то проиграет 500 грн. Да и какие тут ставки? Так… 5, 10, 15 грн.

А ведь было время, Торба жарил по-крупному. Как-то спустил в штосс 800 тысяч рублей, а в начале 1990-х даже проиграл квартиру.

— Ну, дал фору, замазался, думал, отобью. А у меня был перстень, бриллиантовый такой, большой, светился днем и ночью. И его отдал. Но я его тоже выиграл, ты не думай. А квартира… Я месяц играл где-то. Есть такой Юра. Купа у него погоняло. Он и сейчас сюда ходит. Самый сильный был в Союзе по игре в деберц. Он грамотный, три института кончил. Он по уму м-м-м… Не подарит, нет. Месяц играли. Я ему и девчонок хороших давал, чтоб он напивался. То выиграю тысяч семь-восемь, то проиграю тысяч пять-шесть. Но в результате в длительную проиграл 37 тысяч. Я тогда освободился только. А тюрьма, ты ж не думай, она ж тупит.

На зоне Торба и прошел все свои университеты.

— Я ж не один раз сидел. Только по малолетке был дважды — хлопнул пару магазинов. 16 — в тюрьме, 18 — в тюрьме. Зачем, зачем? Романтика! Это самое такое, где набирались понятий в то время. Это сейчас тюрьма только портит.

Именно из той жизни за ним, как шлейф, и следует его прозвище. В парке мало кто знает, как оно возникло. А было это в начале 1960-х, когда Шурик ходил брать склад со спортивными костюмами и вьетнамскими тапочками и скомандовал подельникам «готовить торбы».

— А зубы, я тебе скажу, меня взорвали в 2002 году в подъезде. Деньги. Тысяч $10. Не хотели отдавать. Когда бахнуло, меня зубами, б…ть, об арку, я чуть башки не лишился.

— У отца была фамилия Невдаха. Можешь себе представить! Нев-да-ха! Потому я такой невезучий. Можно было в бизнесе быть, и оно бы капало потихоньку. А… — сокрушается старик. — Блатные. Понятия были такие: как это я в бизнес пойду? А сейчас все блатные в бизнесе. А я не у дел остался.

Судьбы местных постояльцев очень похожи. Почти все были кем-то и стали никем, упали, были биты и унижены

Темные лошадки

У стола, где играет Торба, крутятся одни и те же зрители. Алик Косой — рослый угрюмый тип, из которого нельзя вытащить ни слова. Олег-осетин, о котором говорят, что сидел он за одним столом с Савлохой и Авдышевым, «как мы сейчас с вами сидим». Или Боря-сапожник.

В парке его еще называют Бонифатович или Патефонович. Боря — неплохой игрок, бывало, брал и по 600 грн, и по 900 грн за раз. И хороший сапожник. Сходу замечает, что у меня набойка отлетела.

Публика здесь очень пестрая: в парке «прописались» два отставных полковника милиции, часто заглядывают академики Миша и Вилли. Последний, говорят, светило медицины, больницей заведует, по заграницам ездит. Есть профессора, бывшие чекисты, люди с темным прошлым и непризнанные поэты, как например, Валера — человек в желтых ботинках, зеленой замшевой шляпе и огородных перчатках.

— Пылко, пламенно, смиренно любовь земную принес космический ветер вселенной и смех, состоящий из звезд, — с пафосом декламирует он свои стихи под одобрительные возгласы окружающих.

Валера крутится среди шахматистов. Род своей деятельности скрывает. Говорит, занятие его столь важно, что не с руки об этом распространяться. Хотя партнеры уверяют, что «шляпе» не фартит по жизни, сейчас он подвизался где-то во Владимирском соборе и с этого живет.

Не спешит рассказывать о себе и Юра-Поплавок. Да и что тут скажешь? Когда-то был кандидатом в мастера спорта по плаванию, выступал за разные клубы, а теперь каждый день в парке и каждый день пьяный.

Старожилы садика рассказывают истории о том, как катала катале проиграл $100 тысяч, а врач из Сочи спустил квартиру и дачу

Еще трагичнее сложилась судьба у Вовы Пересыпкина.

— Хороший был игрок, мастер настоящий, отчим — Герой Советского Союза. Закончил иняз, получил работу в Госкомспорта, отвечал за шахматы и шашки. Но психологически это оказалось для него непосильной ношей: был мальчишка, и вдруг получил власть над тысячами людей. И он сломался, спился, вылетел из комитета, затем из «Спартака» и пригрелся здесь, в парке. Долго играл на деньги, а потом в каком-то конфликте получил трубой по голове, — вздыхает Леша-шашист. — А был парень неплохой и очень способный.

Говорят, дух несчастья заразителен. Быть может, поэтому судьбы здешних постояльцев как под копирку писаны. Здесь многие могли бы, да не сложилось.

Хотя некоторые хорохорятся. Виктор Авен, например, представляется двоюродным братом Петра Авена, а Вася-прораб — кумом Анны Герман. Он козыряет знакомствами с Ренатом Кузьминым и Яной Клочковой и даже достает пачку пятисотенных купюр, чтобы подчеркнуть свою значимость. Но пыл и горячность, с которыми Вася это делает, выдают в нем человека, неоднократно битого и униженного.

Другие фигуры

Свое игорное заведение под открытым небом обитатели нежно называют «садиком». Они облюбовали его еще в 1962 году, после выдворения из Золотоворотского парка, в окрестностях которого начинали строить посольства. Здесь собираются шахматисты и шашисты, нардисты и картежники. Всего человек 30–40 постоянных игроков.

Группируются по интересам. Шахматисты практически не знают нардистов, и наоборот. И только Серегу-бомжа знают все. Еще бы, бомж-перворазрядник! Его личность окутывают легенды, как новогоднюю елку гирлянды. Говорят, когда-то он играл в юношеской сборной России по хоккею. В зрелые годы работал бухгалтером, попал за решетку, а после перебрался в Украину. И вот уже восьмой год обитает на киевском вокзале.

Говорить о себе Серега не желает. Старается держаться подальше от милиции и журналистов.

— Это публика такая… Не успеешь оглянуться, как уже в камере, — щелкая орехи, хитро улыбается он. — Я знаю. У меня опыт.

Хотя у большинства шахматистов нет за спиной криминального шлейфа, поэтому они охотно заводят знакомства и даже представляются.

Миша Ошеров и Витя Янов, например, лучшие из игроков. Их авторитет признает даже Торба. «Янов, — говорит он, — мухомор приличный». Его все называют просто Мастер, потому что он и впрямь мастер, и даже международного класса. Зарабатывает шахматами на жизнь: дает уроки и играет за международные клубы.

— Сейчас вот заработал… Сколько?.. — Витя перебирает содержимое своего бумажника, но просит сумму не печатать. — Теперь в Австрию собираюсь.

Компанейский, обаятельный, еще не старый, он, как и все здесь, неравнодушен к женщинам. И даже представляет своих партнеров через пассий.

— Я вам скажу, что у Вани очень молодая любовница. Да, Ваня? — рекомендует он очередного игрока.

Или:

— Серегу очень любят женщины. Правда, Серег?

Миша, напротив, меряет соперников автомобилями.

— Знали бы вы, какая у него маши-и-на, — елейным голосом тянет он. — Как в раю!

Грузный, в спортивной куртке и стоптанных ботинках, Миша говорит очень мягко, растягивает слова и благодушно улыбается, отчего напоминает Чеширского Кота. Особо приглянувшихся собеседников он приглашает на шабат.

— Ты сильно обогатишь свое мировоззрение, если побываешь на шабате. Во-первых, ты шика-а-арно покушаешь. Там жареная рыба, потом тефтели, ну и разные помидоры, огурцы. Как в ресторане, — обстоятельно перечисляет он. — И заодно немного молитву послушаешь.

Когда-то Миша был главным энергетиком на предприятии, а теперь одинокий старик:

1 300 грн пенсии, сын в эмиграции, внуков нет. Я встречаю его в парке каждый день.

Он из старожилов. Сидел за одной шахматной доской с международным гроссмейстером Спартаком Высочиным в пору детства последнего. Выиграл две гривны у бывшего вице-премьера Владимира Ланового, когда тот однажды заглянул в парк.

Учитывая пестрый контингент и азарт, которым сопровождаются игры, они частенько влекут за собой драки и даже увечья

Но самые нежные воспоминания Миша хранит об одном уголовном авторитете, который заходил сюда в середине 1990-х.

— Он держал в руках мно-о-огие районы, ходил с охраной, к нему вообще без разрешения не подходили. Но чего-то он мне симпатизировал. Когда у меня умерла мама, он меня успокаивал. Говорил: «Поехали ко мне, курей поедим». Он был мне как крестный отец.

В шахматы не играл, у него здесь сборы были, он собирал людей, давал задания, — чинно так, словно речь идет об уроках математики, рассказывает Миша. — Но куда делся — загадка. Он сюда долго ходил, несколько лет.

Неудачная партия

Знаковые люди и правда захаживают сюда все реже. Фортуна — дама переменчивая, и в последнее время она не благоволит «садику».

Когда-то это место было легендарным. При Союзе здесь делались деньги за счет овощников, у которых были левые доходы. В 1990-е захаживали уголовные авторитеты. Старожилы полушепотом пересказывают историю о том, как однажды катала катале проиграл в нарды $100 тысяч, а какой-то врач из Сочи спустил квартиру и дачу. Но сегодня здесь нет игры.

— Когда-то в парке собирались все. Все! Места для игры не было. То катки были! — потрясая тростью, восклицает Торба. — Разыгрывались огромные деньги, огро-о-омные. Приезжие приезжали, залетные залетали, Москва, Харьков. Деньги были! Я раньше и десять тысяч долларов, и пять, и семь, и три выигрывал. А лет семь назад игра ушла. Сейчас нет никого. Все в покерных клубах. Что тут можно катать? Дым от завода Петровского! День сидим и сто рублей разыгрываем.

— Только мелочь крутится, — кивает Леша-шашист.

Имена покровителей садика — отставных генералов и разного рода авторитетных людей — здесь тщательно охраняются

Ставки действительно обмельчали. В нарды и карты можно «поднять» 100, 200, 300 грн. Шахматисты и шашисты довольствуются когда сотней, а когда и тридцаткой. Не брезгуют даже «сдавать посуду» — уступать свою доску в аренду за 5 или 10 грн, а если попадется иностранец, то и за все $5 в час.

И, наконец, благодетели — некто «шеф» Сергей Николаевич, отставной генерал и М. К., владелец ресторана возле цирка — еще одна графа местных доходов.

Знаковые люди захаживают сюда все реже. Здесь крутятся совсем не те деньги, что раньше

Как на шахматной доске все фигуры охраняют короля, так и в «садике» оберегают имена этих людей. О «шефе» рассказывают только, что зовут его Сергей Николаевич. Родом он из Днепропетровска. Приехал в Киев пять лет назад, живет в центре, и любовницы у него не старше 25. Прессу шеф не любит и вообще всякой публичности избегает.

Время от времени он вызывает нескольких шахматистов в кафе неподалеку и проводит турниры, одаривая победителя стогривенной купюрой.

— А лет пять назад принес в кульке 8 тысяч грн при курсе шесть с половиной. Дал тут одному

в парке на турнир. Ну чтоб призы были. А тот почти все украл. Ну почти все. За первое место дали 800 грн, а четвертый приз уже был 100 грн, — вполголоса рассказывает один из игроков, отведя меня в сторонку.

Легенды ходят и об отставном генерале из России, который перебрался в Киев. Он, сказывают, женат четвертый раз, причем на известной гимнастке, приглашает шахматистов на «партейку-другую» в отель «Премьер Палас», угощает виски «Джек Дэниелс» и тоже сторонится прессы.

Как, впрочем, и ресторатор, который играет у себя в заведении и «катает по десятке» (ставит 10 грн на 5-минутный блиц). Маловато, конечно, но шахматисты и в былые времена не сибаритствовали. Разве что однажды Миша выиграл за раз 3 тысячи грн, а в другой день обошел депутата горсовета, но остался с носом.

— Надурил меня, — обижается Миша. — Дал сувенирных $100. А теперь ходит. Говорит: «Ты у меня столько выиграл, что мог бы заткнуться».

Вишневый садик

Но главное, что тревожит игроков, — не утраченный фарт, а судьба садика. Для многих, как для чеховской Раневской, жизнь без него теряет смысл.

Полвека стоит садик на своем месте. Умирали генсеки, холодная война сменилась перестройкой и ускорением, на смену брюкам-клеш пришли спортивные костюмы «Адидас», а уголовное наказание за тунеядство уступило место массовой безработице.

Ушла эпоха, а садик продолжал жить своей привычной жизнью. Время словно не коснулось его. И так же, как 50 лет назад, сюда стекаются научные сотрудники и легавые, врачи и былые арестанты. И только один яркий штрих напоминает о том, что на дворе 2013 год, — бомжи. Например, Серега, который раньше был бухгалтером, или Валера — в прошлом врач-эндоскопист. Он привирает, будто игроки между собою называют его Таль (легендарный гроссмейстер), и тоже наравне со всеми переживает за судьбу садика.

Ставки у игроков обмельчали. В нарды и карты можно поднять 100, 200, 300 грн. Шахматисты и шашисты довольствуются когда сотней, а когда и тридцаткой

Все отчего-то решили, что стоит написать о грошовых доходах игроков — и в парк нагрянет налоговая. А могут и вовсе «попросить».

— В последнее время сюда часто чекисты наведываются. Ходят, вынюхивают, трутся среди игроков, — тяжело вздыхает Леша-шашист, человек с очень характерной внешностью. Крупный нос, близко посаженные со скошенными книзу уголками глаза, отчего взгляд его кажется страдальческим. Леша немного картавит, сутулится и ходит, сведя руки за спиной, что придает ему какой-то особый шарм.

Судьба, мне кажется, «прокатила» и его. Выпускник исторического факультета, он некоторое время был сотрудником Национальной академии наук. Ушел. Довольно долго работал в Минспорта. Обыграл в шашки пять чемпионов мира. Мог бы сделать карьеру и ездить на международные турниры, но не сложилось. И теперь он здесь. И тоже переживает за свой садик.

— Люди боятся, как бы не погнали, поэтому все такие немногословные. Публика пестрая, разный люд захаживает, много таких, которые в 1990-е полетели из своих ниш. То есть люди все многократно битые, отсюда и страх, — на прощание объясняет он. — А для человека ведь очень важно прийти туда, где он свой, в своей тарелке.